Михаил Шибанов Празднество свадебного договора
Откуда, по большей части, мы черпаем свои знания по истории костюма? Малая часть респондентов, конечно, скажет, что из специализированных источников, энциклопедий и иллюстраций, созданных со знанием дела художниками, тщательно изучившими перед этим портретируемую эпоху.
Но для большинства источником будет «важнейшее из искусств», и это неудивительно. Костюмное кино всегда привлекает к себе внимание зрителя: размахом съемок, зачастую историческим сюжетом и, конечно же, тонким колоритом эпохи, так не похожей на нашу. И если, будучи детьми, мы безоговорочно верили всему, что подавали нам с экрана, то зоркий глаз человека постарше нет-нет да и выцеплял из общей толпы бояр того, чьи «пехи» обуты в сапожки, сделанные промышленным способом. Или находил у крестьянской девушки на телогрее непонятно откуда взявшуюся «молнию»…
Да что это и за слово-то такое – телогрея? На что она должна застегиваться? И какое отношение она имеет, к примеру, к пушкинскому «Домику в Коломне»? И найдется ли среди наших знакомых хотя бы человек пять, могущих назвать ВСЕ детали повседневного костюма крестьянина? А ведь народная одежда – это один из глубочайших пластов культуры, зачастую знаемый поверхностно, или не знаемый широкой общественностью вовсе.
Поразмыслив над этим прискорбным фактом, наша музейная редколлегия решила в Год народного искусства устранить бреши в образовании наших читателей. Одним словом: «Даешь народный костюм для народа!». Весь год мы с вами будем разговаривать о национальной одежде. А за иллюстрациями вновь обратимся к Виртуальному филиалу Русского музея. Потому что если и обращаться к первоисточникам, то только к таким, кто собственными глазами видел описываемые события. И затем перенес их на полотно.
Вот, к примеру, как герой нашего сегодняшнего рассказа. Он, надо сказать, вообще личность весьма загадочная. Даже для художника. Если о судьбе других живописцев восемнадцатого века мы знаем хоть что-то, то о Михаиле Шибанове нам неизвестно почти ничего. Но судьба его весьма схожа с судьбами других крепостных мастеров. Неизвестна ни точная дата его рождения, ни смерти. По одной из версий, он был крепостным князя Григория Потемкина-Таврического, по другой – происходил из крепостной семьи адмирала Г. А. Спиридова. Сведений о его образовании, в том числе художественном, тоже нет, но специалисты высказывают мнение, что он мог обучаться в мастерских Д. Г. Левицкого и Г. И. Козлова.
Во время работы в Петербурге и Москве, с 1772 по 1778 годы, он написал портреты членов семьи адмирала (что, собственно, и послужило предположением о том, что крепостной художник мог принадлежать этой семье). Действительно, модному живописцу могли заказать портрет, но чтобы в столь краткий период была создана целая галерея образов одной семьи – это из ряда вон выходящее событие. Портретный жанр в ту пору еще не получил в России должного распространения, да и стоили даже примитивные «парсуны» весьма недешево.
Если рассматривать эти портреты как единое целое, то можно подметить много общих черточек. Кисть художника здесь еще не достигла своего мастерства: фигуры кажутся несколько уплощенными, руки и глаза выписаны схематично, и это все еще роднит эти портреты с парсунами XVII века. Но мягкое сфумато вокруг будто выплывающих из тьмы былого фигур и общая неброская гамма красок уже роднит Шибанова с веком XVIII и говорит о том, что на его творчество очень влияла техника крупнейшего московского портретиста, работавшего в период Русского Просвещения, Федора Рокотова.
Михаил Шибанов Портрет Матвея Григорьевича Спиридова
Михаил Шибанов Портрет Алексея Григорьевича Спиридова
Михаил Шибанов Портрет Григория Григорьевича Спиридова
Это влияние будет заметно и в следующий период творчества Шибанова, и наиболее полно выразится в портрете Екатерины II. Известно, что художник в качестве «живописца его светлости князя Потемкина» сопровождал императрицу во время крымского путешествия 1787 года. Тогда и был написан портрет, возможно, один из самых необычных и оригинальных во всей иконографии Екатерины. Императрица, как и любая женщина, очень болезненно относилась к проблеме старения, и поэтому все придворные живописцы предпочитали изображать ее вечноцветущей молодой женщиной, и лишь когда возраст уже было не скрыть, переходили на образ «мудрой Минервы». Шибанов одним из первых осмелился изобразить императрицу уже стареющей женщиной, без прикрас показав поплывший овал лица, морщины, тяжелый второй подбородок и седые пряди волос, выбивающиеся из-под дорожного колпака. Но вместе с тем показал он нам и благородство стареющей красоты, и ум, видимый в печальных глазах своей модели. Обратим внимание и на одеяние императрицы – здесь она представлена как частное лицо, одета в кафтан «красного бархату», шитый золотом. С левой стороны у нее три ордена, но на высокий ранг изображаемой нам намекает лишь один, приколотый первым, — это высшая награда императорской России – орден Андрея Первозванного.
Михаил Шибанов Портрет Екатерины II в дорожном костюме
В 1917 году, в самый разгар революционных событий, незаметно для широкой общественности, живописное наследие России пополнилось двумя шедеврами кисти Шибанова. В них он выступает уже как родоначальник русской жанровой живописи, и прокладывает дорогу таким последователям, как Венецианов и Тропинин.
Михаил Шибанов Крестьянский обед
Первое из двух полотен носит название «Крестьянский обед» и датировано 1774 годом. Композиция на полотне идеально выверена, и кажется, что те пятеро, которые изображены на ней, и не могут рассесться по-другому. Первым глаз выхватывает статную фигуру молодой крестьянки на переднем плане. Тусклый свет крестьянской избы, тем не менее, хорошо подчеркивает белизну ее рубашки, розовый румянец на лице и само выражение нежности, с которым она смотрит на своего ребенка. Левой рукой она придерживает дитя, а правой расстегивает пуговицу сарафана, собираясь кормить его грудью. Она – самая нарядная на картине: чего только стоит двурогий кокошник, богато украшенный позументами и скатным жемчугом. Обратите внимание на то, как необычно он одет: наклонен вперед и больше напоминает козырек от солнца или поля шляпки. Шибанов рисует нам быт крестьян суздальской губернии, но подобные кокошники характерны для коми-пермяцких женщин. Но настоящие пермяцкие головные уборы не имеют нарядного жемчужного очелья, так что, рискнем предположить, что тут имело место смешение культурных стилей, и молодая мать, вполне возможно, родом из одного из угорских поселений.
Между молодухой и крестьянином в центе стоит пожилая женщина. Она возвышается над всеми остальными, как настоящая хозяйка дома, подательница пищи, а, следовательно, жизни. Ее душегрея темно-зеленого цвета с часто посаженными серебряными пуговицами и рубаха с закатанными рукавами уходят в тень и фокусируют наше внимание на главном – руках, осторожно ставящих на стол миску, своей натруженной красотой не уступающих рукам пророков на фресках эпохи Ренессанса.
Фигуры мужчин скрывает полутень, выделяются только цветные рубахи. Тот, кто слева, разрезает каравай черного хлеба – совсем не так, как делаем мы сегодня, а снизу вверх!
Вся сцена исполнена серьезности и неторопливости, как серьезен момент принятия пищи в крестьянской семье. Поневоле вспоминаешь слова, которые были написаны много позднее и про другие обстоятельства, но, тем не менее, могущие хорошо иллюстрировать эту сцену:
«Приличие требовало, чтобы он ел не спеша, изредка вытирая ложку хлебом, и не слишком сопел и чавкал. Приличие требовало также, чтобы он время от времени отодвигал от себя котелок и говорил: «Много благодарен за хлеб, за соль. Сыт, хватит», — и не приступал к продолжению еды раньше, чем его трижды не попросят: «Милости просим, кушайте еще».
В. Катаев «Сын полка»
На сегодняшний момент найдено и атрибутировано порядка тридцати полотен Михаила Шибанова. Большой помощью исследователям служит и то, что художник подписывал свои картины (в предыдущую пору, восходящую к иконописной традиции, не принято было указывать свое имя, то есть слишком «возноситься»). Вот и на обороте «Крестьянского обеда» красуется надпись: «Сия картина представляет суздалской провинцыи крестьян. Писал в 1774 году Михаил Шибанов». Эти скупые заметки, пожалуй, почти все, что оставил нам в память о себе крепостной художник, не имевший даже отчества. И опять же, если мастер подписал свое творение, то это говорит о том, что он испытывал гордость за свою работу.
И надо сказать, совершенно заслуженно. Ну как можно не гордиться, например, такой картиной, как «Празднество свадебного договора»? На обороте читаем: «Картина представляющая суздальской провынцы крестьянъ, празднество свадебнаго договору, писалъ в тойже провшцы в сел в Татарове в 1777 году. Михаилъ Шибанов». Это полотно – своеобразный апофеоз мастерства художника, и в то же время, полотно, написанное в типичной манере автора. Опять обращает на себя внимание детальная проработка композиции – вот где пригодились художнику навыки иконописи. Снова наиболее значимые фигуры подчеркнуты льющимся светом.
Действие происходит в крестьянской избе, доме невесты, где и совершается это самое таинство. О сущности этого празднества мы узнаем из старинных описаний русского крестьянского быта: «Сговор состоит в обменивании колец и в небольших подарках. Жених приезжает смотреть невесту. Сговор сей бывает свят и нерушим».
Наряду с рождением, свадьбой и похоронами этот обряд является одним из ключевых в жизни крестьянской семьи. Этот трогательный и волнующий момент и запечатлел для потомков Михаил Шибанов.
Кто же самое главное лицо на подобном празднике? Конечно, невеста. Ее автор и помещает в композиционный центр полотна. Молодая девушка, как и подобает невесте в такой важный день, бледна, задумчива и несколько скованна. Еще бы, ведь после свадьбы для нее начнется совсем другая жизнь, и для прежней она, символично, как бы «умирает».
Михаил Шибанов Празднество свадебного договора (фрагмент)
Шибанов подчеркнуто любуется облачением молодой. Она вовсе не в белом платье, которое большинство из нас сейчас считает традиционным (на самом деле, моду на белый подвенечный наряд ввела в 1840 году английская королева Виктория, надевшая на собственную свадьбу с Альбером белое атласное платье с очень пышными воланами из хонитонского кружева).
А наша невеста предстает в наряде, характерном для ее среды и статуса, «позируя» перед женихом и его родней. На ней застегнутая доверху полотняная рубашка, парчовый белый сарафан, вышитый цветами, и поверх него парчовая золотая с красным шитьем душегрея (снова душегрея!).
Теперь немного отойдем от основной канвы нашего повествования, и разберемся, наконец, что же за таинственная деталь гардероба эта душегрея. Этот вид нагрудной женской одежды на Руси носил много названий: шугай, епанечка, кацавейка, коротена. Известна она еще с XVII века, носили ее девушки и замужние женщины из купеческих и боярских семей. B XVIII-XIX она бытовала, в основном, в городской среде, у купцов и богатых мещан. Крой душегреи в различных областях России имел общие специфические черты: полочки были прямые, спинка заложена трубчатыми защипами, вверху имела фигурный вырез мысом, к которому пришивались лямки. Надевали ее поверх сарафана и рубахи.
Душегрея могла выглядеть так
Душегрею в том или ином виде носили практически все сословия, шилась она тоже из разных тканей. Для дворян и купцов она шилась из дорогих тканей — парчи, шелка — и украшалась вышивками из золотых нитей, бисера, речного жемчуга и даже драгоценных камней. Чтобы подчеркнуть свой статус, некоторые заказывали душегреи с дорогим соболиным мехом. Крестьяне и мещане ограничивались беличьим или заячьим мехом для зимнего варианта, и тесьмой или бахромой — для летнего.
А могла и вот так
В разных регионах страны имелись различия в типе ткани и способах украшения. Например, на юге Самарской губернии встречались «телогрейки, кроившиеся без рукавов, с широкими мышками, густыми сборами сзади и с полами на пуговицах спереди, шушунчики из шерстяной самодельной ткани синего цвета со сборами сзади, стеганая коротайка, покрытая казинетом, шушпан белого цвета, наподобие шушунчика, только сбористее, душегрейки зеленого цвета, стеганные, без рукавов, со сборами и только до пояса».
Но вернемся к нашей невесте.
На ее голове–девичий убор, венец, который впоследствии по традиции предстоит похитить жениху, и расшитый платок. Украшениями наша героиня могла бы поспорить и со знатной барышней: на ней сразу несколько ювелирных предметов, что вполне позволяет трактовать ее ансамбль, как «демипарюру» (полупарюру). И если к головному убору и бусам претензий нет, то серьги, как и положено незамужней, достаточно малы и просты.
Рядом с невестой мы видим счастливого жениха. Счастливого в прямом смысле: его лицо открытое и мужественное, а на невесту он взирает с неприкрытым восхищением. А как нежно он держит девушку за самые кончики пальцев! Дополняют образ жениха детали одежды, состоящие из нарядного голубого кафтана, из-под которого виднеется зеленоватое полукафтанье и розовая вышитая рубашка. И пусть только теперь кто-нибудь скажет, что розовый – не мужской цвет, и что с голубым он вообще не сочетается! Но, это, конечно же, шутки, и все мы понимаем, что жених в этот торжественный день надел все самое лучшее, что хранилось в сундуке, а качество ткани и богатство отделки в ту пору зачастую ценились больше цветового сочетания.
За спиной молодой сваха и подружки невесты, все как одна в «наклоненных» кокошниках, нарядных облачениях – волосы и тело надежно и красиво скрыты — и, буквально, увешанные жемчужными украшениями. Иностранные послы в своих воспоминаниях часто изумлялись, когда видели, что украшения из жемчуга в России могут позволить себе не только цари и бояре, но даже бедные крестьяне. В самом деле, жемчужный промысел на Руси был широко распространен, и мелкий речной жемчуг добывали почти во всех реках. Только с приходом промышленного расцвета, неизбежно связанного с загрязнением водных артерий страны, моллюски-жемчужницы начали вымирать.
Все герои заняты своим делом: женщины радостно переговариваются, мужчины сидят за столом, уставленным угощениями. Кажется, что если провести линию через указующий перст крестьянина, который слегка приподнялся на стуле, чтобы сказать речь молодым через праздничный стол, подняться вместе с радостными лицами мужчин и спуститься по кокошнику свахи, то получится круг, символ единства и бесконечности, знак того, что молодую семью ждет бесконечное счастье. Насколько бесконечным может быть счастье тех, кому «в поте лица придется добывать хлеб свой».
P. S. В заключении хочется добавить некоторые разъяснения для тех терпеливых читателей, которые ждут продолжения про связь душегреи и поэмы Пушкина. Здесь все просто: витиеватым термином «душегрейка новейшего уныния» в XIX веке определялись скорбные мотивы русской поэзии 1820-х и 1830-х годов. Именно так интерпретируется слово «телогрейка» в поэме Пушкина «Домик в Коломне».
А всех жаждущих поближе познакомиться и узнать много нового о народном костюме, мы ждем в стенах нашего музея. Следите за нашими публикациями – и узнаете много нового! До встречи!
Источники;
www.rusmuseum.ru
П. П. Гнедич «Шедевры русского искусства»
Н. И. Костомаров «Домашняя жизнь русского народа»
Р. М. Кирсанова «Розовая ксандрейка и драдедамовый платок. Костюм – вещь и образ в русской литературе»
Т. Зимина «Шушпан. Душегрея. Корсет. Нагрудная одежда в русском традиционном костюме»
В. Катаев «Сын полка»